Сердце Анны - Наталья Бочка

Ведь бесконечное всепрощение, многих раздражало. В окружении Анны находились те, кто не верил, в истинную её добродетель и подозревал в лицемерии и двуличии. Впрочем, таких людей было не много.

Своеобразие внешности Анны выдавало скромность и сдержанность натуры. После пансиона, она выглядела совсем не броско. Несколько простых платьев неприхотливого кроя составляли весь гардероб. Она не стремилась разнообразить его, от того, что ей не казалось важным какое либо украшательство. Тщательно причёсанные волосы в идеальном порядке. Маленькие тонкие пальцы всегда цепко держали томик Байрона или Шекспира. Книга – вечный спутник Анны.

Что же касается черт её лица, темные чуть с прищуром глаза, слегка выдающийся с горбинкой нос, тонкие губы и выражение одухотворённости. Всё – без какого-либо намёка на красоту, делало её лицо интересным для рассматривания. Каждый раз неповторимое. Оно, менялось с поворотом головы и человек, что захочет его рассмотреть, не сможет понять какое на самом деле, это лицо. Красивое или нет. Та глубина, что сквозила в каждом движении, была завораживающей, порой настолько, что любой, кто попадал под это гипнотическое рассматривание Анны, не мог понять, почему невозможно оторвать взгляда. Ничего выдающегося, но так притягательно. Наружность Анны, походила скорее на монашескую. Так же её можно было принять за гувернантку, либо компаньонку, но ни как не за наследницу четверть миллионного состояния.

В то время на руку Анны появилось несколько кандидатов, но отец, из самых добрых побуждений отказал каждому из них, углядев в их порывах не только трепетное отношение, но и плохо замаскированную корысть.

Тогда ещё Анна могла обзавестись семьёй. Но в те времена Михаил Прокофьевич с повышенным вниманием пытался оберегать неискушенную душу дочери от опасностей внешнего мира. Она казалась доверчивой и беззащитной. Именно от этого отец, не верил в искренность женихов. Именно от этого стремился беречь Анну и остерегать. И не допускал даже, чтобы кто-то из соискателей, как ему казалось приданного, возможно, был бы при всём притом хорошим для дочери мужем. Отец видел в них только жажду наживы и ничего больше.

Сначала Михаил Прокофьевич просто ограждал от такого рода опасностей дочь, но потом, видно позабыл совсем, что таким образом Анна и вовсе может остаться не у дел.

Так и вышло. Молва несла далеко вести о непримиримости отца с возможным счастьем дочери.

Глава 6

Когда Аню увезли в пансион, Сонечке только исполнилась два года. Очень быстро, буквально за пару месяцев, девочка уже не вспоминала о сестре. Она была слишком мала, чтобы запомнить тех, кто был с ней в то время. И даже, когда отец говорил про Аню, Сонечка не могла представить её образ. Чуть повзрослев, привыкла к мысли, что имеется сестра, но фактически от этого понимания ничего не испытывала. Только детскую заинтересованность. Отрывки из памяти лишь иногда показывали лицо девочки, что когда-то держала на руках, но не чётко размыто. А маленький портрет, который порой разглядывал отец, чаше раздражал. Если есть сестра, отчего она не приходит? Сонечка не понимала объяснений и оправданий отца. Она была слишком мала.

Мачеха, казалась Сонечке самой красивой женщиной на свете. Яркая и напомаженная Екатерина, разодетая в шелка и кружево. Весёлая, праздничная, чуть не всегда танцующая. Она порхала, словно бабочка и казалась маленькой Соне прекрасной принцессой. Девочка тянулась к ней, считала своей матерью, хотя та никогда не проявляла никакой заботы. Не смотря на холодное отношение мачехи, Сонечка, как-то по-особому её любила, сызмальства старалась во всём на неё походить. В одежде, в манерах и даже интонацию пыталась копировать.

Воспитанием девочки занималась француженка, нанятая мачехой, скорее для того, чтобы малышка не путалась под ногами. Но Сонечка всё равно мешалась и надоедала. Лишь только приезжали гости, она неслась встречать, бегала, радовалась и снова раздражала Екатерину. Малышка смотрела на роскошно одетых женщин и всячески старалась быть там, среди них. Шум гостиной привлекал её даже больше сладостей и игрушек. Полный дом людей, музыка, танцы, вот – что манило Сонечку. Она носилась по гостиной вечерами, трогала платья и волосы дам, кричала и танцевала, старалась привлечь к себе как можно больше внимания, и это не слишком нравилось гостям. Сонечка приставала к мачехе с детскими просьбами, чем неизменно выводила её из терпения.

Екатерина не была так уж сильно строга, возможно, от того чтобы не раздражать отца, остро реагирующего на замечания сделанные дочери, но всякий раз сдержанно приказывала француженке увести девочку. Лицо мачехи всегда при этом выражало натянутую приятность. Сонечку уводили, к большому её неудовольствию. Она начинала кричать и плакать. Падала на пол, била ногами. После нескольких таких истерик, мачеха перестала отправлять девочку и терпела, как могла, детские, не всегда приличные выходки.

Но однажды всё – прекратилось. Исчезло. Тогда Сонечке было около восьми лет. Как-то утром она проснулась и странная, пустая тишина поразила слух. Девочка встала с кровати и выбежала в холл, перегнулась через перила лестницы и прислушалась. Тишина. Босиком спустилась вниз, в гостиную – пусто. В столовой – так же. Поднялась и подошла к кабинету. Сонечка толкнула чуть приоткрытую дверь и увидала отца. Он стоял у окна, скрестив на груди руки. Девочка вошла и он обернулся. Посмотрел невидящим взглядом, какого Сонечка не знала ещё или не помнила. В глазах его горечь, невероятная грусть.

Но в следующий момент, он улыбнулся, раскрыл руки для объятий и приблизился к дочери.

– А где все? Где мама? – Сонечка прижалась лицом к отцовской груди.

– Уехала. И все уехали.

– Но почему они не взяли меня? – слёзы стали набегать на глаза девочки.

– Потому что они, больше сюда не вернутся.

– Ты их прогнал? – девочка вдруг отпряла от отца, – Это ты! Ты прогнал их!

Отец вдруг посмотрел строгим взглядом, хотел сказать что-то, но одумался и не стал. Он отошел к окну и снова сложил руки на груди.

Соня не унималась:

– Я хочу поехать с ними, хочу с мамой. Я сейчас же поеду туда, где они.

– Ты ни куда не поедешь, – тихо сказал отец.

Сонечка понимала, что сделать ни чего не может и от бессилия стала топать ногами.

– Я ненавижу тебя, ненавижу. Это ты виноват, – она выскочила из кабинета и кинулась в свою комнату.

Там, она подбежала к шкафу и стала выкидывать вещи. Открывала новые шкафчики, выбрасывала всё что там есть. Сонечка пришла в состояние ярости, её трясло от громких всхлипываний. Но вдруг, что-то упало, звон стекла остановил резкие движения. Она глянула на пол и увидела маленький портрет. Подняла его. С латунного овала на девочку смотрело родное лицо. Это был портрет матери. Сонечка села на пол среди вещей и заплакала.

К четырнадцати годам Сонечка многое повторяла из поведения мачехи. Импульсивная, резкая, капризная до истерик, она ни с кем не церемонилась ни с отцом, ни тем более со слугами. Пронзительный голос её, часто эхом разлетался по дому. Горничные хитро переглядывались, заслышав крики молодой хозяйки, жалели тех слуг, кому сегодня не повезло прислуживать барышне.

В краю угла интересов Сонечки в то время, стояла её собственная внешность. Очень много времени она проводила возле зеркала. Иногда, искала в отражении сходство с портретом матери. Но, так хотелось хоть чуть-чуть быть похожей на мачеху. Природу не обманешь, а темные тугие пряди невозможно поменять на русые. Традиционный с горбинкой нос, какой от Авдотьи достался обеим дочерям, трудно сравнить с точёным носиком Екатерины.

Сонечка переживала тот страдальческий период, что проживает каждая девушка в четырнадцать лет. Неудовлетворённость собственной внешностью отражалась на окружающих. Она замучивала горничных с причёсками и нарядами, кидала и топтала все, что не нравилась, а потом снова требовала привести в порядок. Сонечку было трудно понять, переменчивость её доходила до того, что горничным доводилось по много раз приносить и уносить вещи. Чистить их, гладить или даже повторно стирать.

Но одно обстоятельство в характере Сонечки, было понятным почти сразу. Любой мог угадать в ней создание довольно слабое, недееспособное. По сути, она не умела ничего сделать без посторонней помощи. Настолько зависима от других, что стоило служанке отлучится, и это уже было сравнимо с катастрофой. Сонечка не могла ни раздеться, ни одеться сама, ни даже умыться. Она вечно жаловалась и кричала. По любому поводу. Это было настолько утомительно, что драгоценные минуты тишины, ценились в доме как дар.

Больше всех доставалось Михаилу Ильичу. Он слишком много потакал капризам маленькой Сонечки, а когда она подросла, с сожалением понял, какую ошибку совершил. Назад уже не было пути, теперь он хотел только лишь одного – покоя. Но покой не приходил и в ближайшем будущем, не ожидался.